Джеф Уоррен (Jeff Warren) – американский писатель и журналист, много лет занимающийся медитацией. В своей статье для The New York Times он честно рассказывает о ловушках, тревогах, соблазнах, трудностях и открытиях, которые поджидали его во время месячного одиночного ретрита.

Перевод © Анастасия Гостева

“Тебе придется выработать “хрусткую” энергию ниндзя”, – сказал Дэниэл Ингрэм. Ингрэм зарабатывал на жизнь тем, что работал в отделении “Скорой помощи”, но его подлинной страстью было обучение продвинутым уровням медитации.

Это был первый день моего 30-дневного одиночного ретрита, и это была моя первая инструкция по медитации. Мы сидели в гест-хаусе Ингрэма, сделанном из пресованной соломы – круглом здании, стоящем рядом с домом хозяина, в самом конце длинной сельской дороги в Алабаме. Густой лес сразу за домом гудел от обилия насекомой жизни.

Ингрэм встал и начал ходить – руки раскинуты в стороны, взгляд расфокусирован – так, словно все его тело безмолвно общалось с влажным воздухом вокруг, которым он, возможно, и являлся. “Ощути, как странно и чудесно все вокруг, – он начал двигаться медленнее. – Замечай движение, физические ощущения, контакт с землей и с воздухом, касающимся кожи, замечай, как балансируют твои суставы, как тело планирует следующий шаг, как комната сдвигается вокруг тебя”. Двигаясь, он издавал странные горловые щелкающие звуки – словно бионический человек. “Точно также, когда ты сидишь и наблюдаешь за дыханием внизу живота, отмечай мельчайшие подробности своих ощущений, сменяющиеся так быстро, как только ты сможешь заметить, столько раз в секунду, на сколько хватит внимания.

Если ты будешь замечать абсолютно все с момента пробуждения до момента, когда ты ложишься спать, то однажды все вокруг тебя, на 360 градусов, превратится в единое, вязкое, текучее поле непрерывного сознавания”.

Он хлопнул в ладоши так сильно, что я подпрыгнул на моей подушке. “Когда это случится, ты станешь “вступившим в поток. Вот как это работает”. “Вступивший в поток” – буддийский термин, обозначающий начальную стадию просветления – сдвиг в перспективе восприятия, когда ум практикующего выворачивается наизнанку, изнутри – наружу, и на мгновения распознаёт свою собственную неотделимость от всего остального мира.

После этого все меняется. На языке Ингрэма это описывалось как “брешь, пролом в непрерывности (ментальной деятельности)”. Практики медитации утверждали, что после этого резко снижается субъективный уровень страдания, хотя более зрелые комментаторы также отмечают, что эта открытость приводит к тому, что человек ощущает себя гораздо более уязвимым, он сильнее ощущает боль и горе. Как бы там ни было, к лучшему это или к худшему, но после этого опыта медитирующие вступают в волнистый поток подлинной духовной практики.

Я хотел вступить в поток. Несколько лет назад я начал медитировать, потому что находился в агонии. Внешне со мной все было в порядке – я был здоров, у меня были друзья, отношения и интересная работа. Проблема была в моем уме. Я чувствовал себя пойманным в ловушку постоянных, повторяющихся по кругу размышлений, которые словно окружали меня барьером. Я не мог наладить связи – по-настоящему, на уровне интимной, обнадеживающей близости. Чтобы вам стало ясно, насколько все было плохо – я с трудом мог смотреть людям в глаза, потому что был уверен, что тогда они смогут разглядеть тени моих тревог и моего психоза, мерцающие в моем взгляде. Я был в отчаянии, я паниковал – так, словно ко мне привязали бомбу, наличие которой я не мог объяснить, и от которой я не мог избавиться.

Я перепробовал все, что только возможно, чтобы заполнить эту дыру – секс, наркотики, физические упражнения, творческое самовыражение, психотерапию, и даже, в течении нескольких ужасных недель, лекарства от тревожного расстройства и депрессии. Но ничто не помогало.

Я зарабатывал на жизнь тем, что писал о мозге – в основном, о научных исследованиях и открытиях – но я прочитал достаточно книг по восточной философии, чтобы осознать, что, возможно, у происходящего со мной есть духовные причины.

Практики медитации, которые достаточно глубоко погрузились в исследование мозга, все как один утверждали: любая тревога вырастает из изначальной тревоги по поводу нашей отделенности от мира, из того зазора между мной и реальностью, который все мы ощущаем. И все они утверждали, что этот зазор, очевидно, можно закрыть. Это не было религиозной фантазией. Это было эмпирическим наблюдением, и в нашей культуре информационной открытости и прозрачности все больше практиков медитации были готовы говорить об этом открыто.

~~~

Я начал посещать недельные медитационные ретриты, которые проводились учителями различных традиций, и постепенно наметились перемены. Я ощущал себя более спокойным и более открытым в течение продолжительных периодов времени, и в то же время я стал более чувствительным, более нежным. Но затем тревога и безумие всегда возвращались.

А затем я наткнулся на книгу Ингрэма – своего рода подпольную классику в некоторых буддийских кругах. Она была опубликована в 2008 году и называлась “Осваивая сущностные учения Будды”. Это сенсационный отчет от первого лица о том, что происходит на “Пути внимательности” (Вишуддхи-марга) – карта последовательных созерцательных опытов, которые разворачиваются, когда практики строго следуют одной и той же технике. Ингрэм писал, что много и упорно работающие практики могут войти в состояние потока в течение двух-трех месяцев непрерывной медитации. И что достижение этого состояния отсекает значительно количество страдания в их жизни.

Это было дерзкое заявление. Большинство западных учителей буддизма гораздо более сдержанны в своих обещаниях. Но в то же самое время, все большее число практикующих обсуждают эту тему в статьях, на интернет-форумах и в подкастах и подтверждают возможность достижения просветления таким образом. Сам Ингрэм претендует на то, чтобы быть живым доказательством этой возможности. Свои книги он подписывает как “Архат Дэниэл М. Ингрэм” (для тех, кто не знает, архат – это буддийский термин для того, кто достиг просветления, но еще не достиг всеведения Будды).

Единственным способом проверить, прав ли Ингрэм, было пройти все на личном опыте. Я знал, что на протяжении двух последних лет Ингрэм пускал летом медитировать по одному человеку в его доме. Я связался с ним, и он согласился. Ретрит должен был быть основан на жестком бирманском монастырском расписании – подъем в 4:30 утра, вечерний сон – с 10:30 вечера. В течение дня я должен был чередовать час сидячей медитации с часом медитации при ходьбе. Полчаса на завтрак, час на ланч, обед не был предусмотрен вовсе. Я не мог писать, читать, покидать дом – за исключением душа после ланча. Восемнадцать часов практики в день. Насколько я выложусь, таким и будет результат. Ингрэм должен был приходить и навещать меня каждый день.

Первые дни превратились в борьбу – мой ум был неуправляемым и рассеянным. Половина моих сессий медитации при ходьбе вылились в то, что я ползал по полу на четвереньках, выискивая клещей среди досок на полу. Когда я садился, мое внимание привлекал скрип металлической кровли на крыше или я вдруг обнаруживал, что вновь и вновь раздумываю о том, что разогрею себе на ланч в микроволновке. Все мои ланчи на месяц вперед лежали в морозильнике, рассортированные по предпочтениям и типу кухни. Я размышлял о несомненных преимуществах современных микроволновых технологий.

Снаружи, за окном я мог видеть деревья, которые колыхались на ветру, и я ждал моих коротких прогулок после ланча, когда я мог выйти на свежий воздух. Иногда я обменивался молчаливым кивком с женой Ингрэма Кэрол – художницей, которая работала в студии рядом с главным домом. Я все чаще задумывался о своем решении. Было нечто извращенное в том, чтобы, в поисках связей, заточить себя в полном одиночестве.
По ночам, лежа в постели в моем маленьком уютном жилище, я думал о моих друзьях и моей семье, которую я оставил дома. Дни тянулись очень медленно.

Затем, однажды днем, примерно через неделю после начала ретрита, я вдруг осознал, что на самом деле все было прекрасно. Я чувствовал себя так, словно у меня появилось видение на уровне атомов. Мое внимание было резким, словно наэлектризованным. Я замечал абсолютно все – бап, бап, бап – вспышки намерения перед каждым движением, вибрирующую топографию напряжений и колебаний под кожей на животе, даже мое собственное, крайне внимательное “Я”.

Такой внимательный. Все замечает. Я замечал мои амбиции, мои попытки самоудовлетворения, мое разочарование по поводу того, что вокруг ни души и я не могу похвастаться моими успехами (“Ты даже не представляешь себе, как усердно я могу смотреть на то дерево”).

В моем достижении не было ничего нового – так проявляются начальные стадии прозрения: механическое усиление ментальной способности различать. “Ничто не может ускользнуть от моего точно откалиброванного ясного внимания”, – думал я, продолжая ходить кругами по комнате. Правда, теперь это происходило оживленно и спокойно – я напоминал себе жидкого киборга из “Терминатора 2”.

Инграм проявлял поддержку, но в ней была какая-то двойственность. Это выглядело так, словно у него что-то припасено на потом. И очень скоро я понял, в чем дело: на следующий день все развалилось на части. Мой мозг гудел, словно провод высокого напряжения – старые страхи и неуверенность в себе, горе, вызванное не слишком счастливыми любовными отношениями – образы и суждения мучали меня часами и днями, превращаясь в пытку. Теперь я испытывал ужас при мысли о медитации – это было похоже на включение внимания в электрической розетку.

Мое расписание полностью нарушилось. Я не мог сидеть, и перспектива хождения по комнате, притворяясь потрясенным и изумленным бионическим ниндзя, казалась агонизирующей и смехотворной. Вместо этого, испытывая чувство вины, я уходил на долгие прогулки в 38-градусную жару, сопровождаемый зловещим жужжанием цикад. Люди уходят в ретриты на месяцы и годы – но сама мысль о том, чтобы остаться сидеть взаперти еще на три недели, ужасала меня. В 20 минутах от дома Ингрэма в Хантсвилле была станция автобусов Greyhound. Исполненный ненависти к себе, я решил уехать на следующий день на рассвете, до того, как Инграм успеет переубедить меня.

Я включил телефон в моем домике, и позвонил другу в поисках комфорта. В этот момент ко мне пришел Ингрэм. Стоило ему войти, как я быстро положил трубку. Он удивленно приподнял бровь: “Если ты намерен сбежать, то у нас в доме есть бесплатный телефон для междугородных разговоров”.

Оказалось, что все происходящее со мной тоже было частью процесса. Это было отмечено на карте: страхи, уныние, жажда спасения. “Темная ночь души” – так называлось это состояние на жаргоне опытных практиков медитации. Ингрэм звучал убедительно. “Это нормально. В тот момент, когда машина прозрения и распознавания запускается, она как бумеранг обращается на тебя и начинает работать с самыми глубинными твоими проблемами. Ты не можешь это прекратить. Это и есть развитие и успех”.

Правильно ли я выполнял практику? Не обманывал ли я сам себя магическим мышлением? Я вспомнил технику работы с тревогой, которой меня обучил буддийский учитель Шинзен Янг – он назвал ее “разделяй и властвуй”. Один за другим я делили мои страхи на составляющие части – ощущения в теле, образы, внутренний диалог. И если весь сенсорный гештальт целиком был чрезмерным, то по отдельности я мог справиться с каждой из частей. Я начал обнаруживать, что внимание может быть дружелюбным. Это было похоже на то, как ты слушаешь старого друга, который повторяет на вечеринках одну и ту же старую историю снова и снова. “Нет повода для тревоги”, – сказал я сам себе.

Потянулись новые длинные дни, и я упорно продолжал практику. Примерно на двенадцатый день меня охватил глубокий покой. Это тоже было на карте – “узнавание спокойствия”. Все было чистым и совсем не драматичным.
Я мог сидеть и медитировать часами. Мое сердце билось еле-еле. Концентрация давалась так легко, естественно, что казалось, мне совсем не надо было прикладывать усилий, чтобы оставаться внимательным. Был только мир вокруг, деревья за окном, мое собственное дыхание, легкое, ровное и успокаивающее своей обыденностью. Я смотрел на мое лицо в зеркале в ванной, светясь, словно новорожденный. Ничто не должно было быть иным по сравнению с тем, чем оно являлось.

Ингрэм был возбужден и обрадован. “Ты на грани вхождения в поток”, – сказал он. – “Опасность в том, что ты можешь стать самодовольным. Это ловушка покоя. Продолжай наблюдать – отмечай, как все вокруг тебя меняется, замечай мельчайшие напряжения в вещах вокруг тебя, замечай, каким образом каждое ощущение оказывается лишенным своей собственной отдельной сущности. Замечай и отпускай”.

Как это – замечать и отпускать? Небольшая тревога опять вернулась. Порой я чувствовал, что словно соскальзываю в ее противоположность, но стоило моему журналистскому уму озадачиться этим вопросом, как все мое спокойствие тут же рухнуло.

Я начал экспериментировать с разными техниками – удивительными состояниями сосредоточения, мантрами, которые эхом отдавались в моем уме, парадоксальными упражнениями в недуальном когнитивном рефрейминге. Я вообразил, что это может помочь, но на самом деле я понимал, что только отвлекаю самого себя, избегая той части работы, которую я не мог толком осознать.

Дни шли, и у меня пропало малейшее ощущение хоть какого-то прогресса в практике. Я снова стал одержимым, испытывающими стресс. Вместо того, чтобы медитировать, я откопал мои книги по медитации и виновато читал их, сидя в углу комнаты, выискивая ключи и карты, пытаясь как-то организовать мой колеблющийся опыт.

Ингрэм приходил каждый день. Я втягивал его в интеллектуальные дискуссии, записывая наши разговоры на диктофон. Он прощал мне это, но было ясно, что он утрачивал свою веру в меня, как в практика медитации. “Ты слишком много думаешь, – говорил Ингрэм. – Ты гораздо больше заинтересован в описании своего опыта, чем в самом опыте. Если ты не прекратишь выстраивать стратегии, ты просто упустишь сейчас свой шанс”.

Но я не мог просто так взять и отпустить. Я хотел решить задачу моего собственного освобождения и чем больше я это делал, тем дальше оказывалось решение. Мое эмоциональное состояние кружилось вверх-вниз еще более сильно, чем раньше. Моменты блаженной ясности сменялись смущением. И на этом мой ретрит закончился.

Я одновременно испытывал облегчение и стыд. Я знал, я у меня было недостаточно силы или веры, чтобы начать видеть суть вещей, но я также не понимал, что я сделал не так. Инграм был мил, но держался прохладно, на дистанции. Он тоже был разочарован – он хотел показать мне, к выглядел мир с его точки зрения. И я вдруг осознал, что Ингрэм тоже был одинок. Одинок в своем просветлении.

~~~

Перед тем, как отправиться в ретрит, я спросил другого буддийского учителя – друга Ингрэма по имени Хокай Собол – как бы он описал стадии развития в созерцательной практике. Он долго молчал, потому что в отличие от Ингрэма не думал, что прогресс настолько линейный и предсказуемый. Когда он, наконец, ответил, он сказал, что различает три вкуса.

Первый вкус – горький. Это горечь усилия. Горечь узнавания всей глубины напряжения и безумия, которые мы в себе несем, и горечь последующей борьбы с ними. Если ты искренен в своей практике, то ты обретаешь награду – это второй вкус, и он сладок. Сладость тотальной сдачи целому, раскрытия, нежности. Это то, к чему стремятся все духовные практики, и когда они обретают этот вкус, они узнают его тонкость и изысканность. Но и это не длится долго.

Финальный вкус – сладко-горький или горько-сладкий. Он отмечен узнаванием и осознанием того, что и усилия и сдача целому всегда поддерживают базовую иллюзию – что есть какое-то Я, которому надо куда-то попасть, и что есть нечто другое, чему можно сдаться и раскрыться. Подлинная преданность состоит в том, чтобы перестать верить в кого-то или во что-то. Это колесница непрерывного вопрошания, и в этом вопрошании все наши самоутешения не могут сохраниться.

Прошло пять месяцев с тех пор, как мой ретрит закончился. Я продолжаю медитировать. Моя тревожность значительно снизилась. Правда, я не знаю, как долго это продлится. Я сохраняю любопытство, уверенный лишь в том, что все будет продолжать меняться.

PS. Я начала переводить книгу Дэниэла Игрэма на русский и буду выкладывать в этом блоге переведенные главы. Их можно найти по тэгу “Дэниэл Игрэм” или здесь.